То, чего нет - Страница 12

И последним усилием воли, последним усилием сознания я вытолкнул себя в реальный мир.

Я лежал на песке. Солнце поднялось высоко и било в глаза, но у меня не хватало сил их закрыть. Это там, в лунном мире я еще мог стоять и ходить и даже драться. Здесь, обескровленный, я умирал. Что ж, дело сделано, можно и умереть. Только одно беспокоило меня: я не слышал шума воды. Вроде я сказал Тенаху, что дамбу надо потом разрушить... или нет?

Я слышал голоса. Может, это возвращается в русло вода? Или я брежу? Голоса звучали неразборчиво, гулко и глухо одновременно.

Потом рядом со мной возникли ноги. Я не мог перевести взгляд, чтобы обозреть остальное, но ноги я видел отчетливо. Плетеные сандалии, завязанные «узлом счастья». Это, несомненно, Тенах. Что он тут делает?! Я же сказал, чтобы меня не искали.

— Бродяга, — с досадой произнес Тенах и побрел дальше.

Из острого солнечного блеска вынырнуло лицо Ахатани. Она склонилась ко мне.

— Ты можешь подняться, милый? — спросила она.

Тенах снова подошел ко мне. Он долго всматривался. Наконец лицо его исказил ужас узнавания.

— Вода...— прошептал я.

— Пить, милый? — и Ахатани приложила к моим губам флягу. Я с усилием сделал два глотка.

— Нет... дамба... раз... рушить...

— Сделаем, — успокоил меня Тенах.

— Сей... час...— настаивал я.

— Сейчас нам надо забрать тебя домой. Где твой конь?

Боже, ведь я забыл его там, в лунном мире.

— Пасется за кустами, — ответила Ахатани. — Я его там видела.

Значит, не забыл. Вытащил его за собой. Ничегошеньки не помню.

— Приведи его сюда, попробуем усадить его в седло.

Тенах покачал головой.

— Не доедет, — он старательно избегал меня взглядом. — Лучше сделаем какую-нибудь волокушу.

— Долго, — возразила Ахатани.

Я попытался привстать и потерял сознание. Не знаю сделали ли они волокушу, навьючили на коня или просто несли меня. Дорога домой исчезла из моей памяти.

В чувство меня привел адский холод. Меня раздевали. Я хотел сказать, что мне холодно, что я не хочу, но тут Тенах взял меня на руки и отнес в баню. Тепло обняло меня, как солнечный свет обнимает туман. И я был туманом. Я исчезал, испарялся. Чьи-то пальцы углублялись в туман, пытались удержать его.

Потом смутно помню прикосновение простыней к своей коже. И дальше снова ничего.

Понятия не имею, как мне все-таки удалось выжить. Здоровый очень наверное. Был. Когда я пришел в себя окончательно, то обнаружил, что перина почти не прогибается подо мной. Мои руки — руки обтянутого кожей скелета — лежали поверх одеяла. Рядом со мной сидел Тенах с прежней гримасой ужаса на усталом лице и поил меня с ложечки какой-то целебной пакостью.

— Улыбнись, Тенах, — прошептал я. — Иначе сквознячком тебя протянет, и останешься с такой рожей на всю жизнь. Вся паства разбежится.

Тенах от неожиданности вздрогнул, лекарство пролилось на одеяло, расплываясь темным пятном.

Вошла Ахатани, такая же бледная и усталая, как и Тенах, с темными кругами под глазами. В руках она несла закрытый крышкой кувшин.

— Как он? — без всякой надежды в голосе спросила она.

Тенах возмущенно пожал плечами.

— Ругается, — сообщил он.

— Значит, живой, — заключил я.

Надо отдать Ахатани должное: сначала она поставила кувшин на стол, и лишь затем пошатнулась от нежданной радости. У меня замечательная жена.

Она хотела что-то сказать. Улыбнулась. Заплакала. Дрожащими руками сняла крышку с кувшина. По комнате разнесся пар, а с ним упоительный аромат бульона. От этого запаха мой желудок замяукал и завыл. В глазах потемнело. Я едва не выпрыгнул из кровати, пока Ахатани наливала бульон в чашку. Я выхлебал ее, обжигаясь, в четыре исполинских глотка и попросил еще. Вторую чашку я пил уже спокойней. Ахатани сидела рядом и гладила мои плечи.

— А нельзя ничего отдельно посущественней? — робко спросил я, опуская чашку.

— А ты сможешь жевать? — неуверенно поинтересовалась Ахатани.

— И еще как! — заверил я ее.

Принести чего-нибудь посущественней вызвался Тенах, ибо я как взял Ахатани за руку, так и не мог ее отпустить. Едва Тенах скрылся за дверью, мы молча обнялись. Ахатани не целовала меня, не пыталась ласкать. Она просто уткнулась носом в мою шею и вдыхала запах моего тела.

— Устала? — спросил я. Она кивнула.

— Сейчас я поем, и мы поспим. Рядом. Хорошо?

Она снова кивнула.

Открылась дверь. Судя по всему, Тенах открыл ее задницей: руки его были заняты подносом со всякой снедью.

— Забирайся сюда, — я чуть подвинулся, Ахатани легла рядом и мгновенно уснула. Я принял из рук Тенаха поднос и ел, ел, ел, пока у меня двигались челюсти. Потом они перестали двигаться, потому что я заснул. По словам Тенаха, с куском мяса в зубах.

Назавтра я лежал на солнышке в саду. Ахатани на радости приготовила много вкусного и потчевала нас с Тенахом. Трапеза проходила весело, ели мы с нескрываемым удовольствием, особенно я.

— Что ты, — улыбнулся я. — Скорее уж я боюсь не превратиться снова в человека. Ведь если меня кто сейчас встретит в темном переулке, окочурится от страха, бедняга.

— Неправда, ты красивый, — запротестовала Ахатани.

Я засмеялся.

— Может, ты хоть расскажешь, как все было? — невыдержал Тенах.

— Почему бы и нет? Налейте мне вина, и я вам такое расскажу...

Мне налили, и я рассказал.

— Значит ты его убил? — подытожил Тенах.

— Разумеется, не он меня. А что, не похоже?